На входе в здание сочинского аэропорта прилетевших встречает огромный баннер "Для нас Олимпиада уже началась".

Водитель чистенького белого BMW уточняет адрес: "Куда–куда? В Мирный? На Пихтовый переулок? Неее, туда не поеду, туда только на самосвале или танке. Я тебя на трассе высажу и направление покажу".

Мирный — распространенное название, только в Краснодарском крае таких населенных пунктов 16, но этот Мирный — особенный. Его ближайший сосед — олимпийская стройка.

Чем ближе подъезжаем к месту назначения, тем больше КамАЗов, тракторов, бетономешалок, тем меньше асфальта. Настает момент, когда дорога пропадает вовсе. Высаживаюсь в пыльный туман.

Два года после объявления о проведении игр в Сочи жители Мирного находились в постоянном ожидании сноса. Уверенность в том, что их оставят в покое, появилась лишь полгода назад, когда стало понятно, что ни денег, ни времени на снос у строителей не хватает. Многие местные считают, что стройка их не задела из–за сложного грунта — Мирный стоит на болоте. Изначально земли здесь давали учителям и врачам, но, поскольку на болоте строительство дорогое, кто–то из них продал участки. Их владельцами стали люди более состоятельные. В итоге одновременно с олимпийскими объектами возводятся двух–, трехэтажные коттеджи.

Александр — один из тех, кто покупал болото, а приобрел золото ровно за год до объявления Сочи столицей Олимпиады. Армянин лет шестидесяти, добрую половину жизни прожил в России. Только в Сочи он уже лет двадцать. Когда олимпийская стройка еще не началась, Александр испугался и купил землю в горах, но через 3 года начал строиться все–таки в Мирном.

Сейчас он примерно на том же уровне готовности, что и Олимпиада. "Успею ли к началу? Деньги будут — так, наверно, успею. У меня ж все как у них: еще немного — и будет Конфет Иванович", — смеется Александр. По факту же у дома еще нет крыши, не подведены коммуникации — нет света, газа и канализации.

Хозяин распахивает окна гостиной и демонстрирует вид на главные стадионы. Напротив — дворец спорта для фигуристов (официальное название — "Айсберг"), слева обозначена строительными кранами главная олимпийская арена ("Фишт"), где будет проходить открытие и закрытие, справа сооружение, которое в простонародье именуют шайбой, — здесь будут играть хоккеисты ("Большой").

Перед домами Александра и его соседа вбиты одинаковые колышки. "Что это, вас забором отгораживать будут?" — спрашиваю я. Он отвечает: "Обещали поставить типовой забор с калиткой, чтобы аккуратней было". Из гостиной переходим в кухню, окна которой выходят на будущий огород, сколоченную будку туалета и "Апарт Отель", где будут жить спортсмены. Эта панорама заставляет хозяина вспомнить о наболевшем — о канализации: "Когда стройка начиналась, нам обещали, что будет газ, канализация, дренажная система и дороги. Сейчас началась экономия средств, и экономить они будут на том, что не видно, что в землю закопано. Вот между моим домом и "Апарт Отелем" метров сто, но там люди будут по–человечески в туалет ходить, а я — под себя".

Александр рассчитывает в будущем совместно с соседями скинуться и самим построить канализационно–напорную станцию.

Красные крыши

Дом Александра от олимпийских объектов отделяет болото–полоса. Ее планируют высушить и сделать аллею, а пока местные рыбаки–любители спасаются здесь в камышах от жаркого апрельского солнца, а кваканье лягушек заглушает рев техники. Сразу за болотом начинается Нижнеимеретинская ул., жителей которой практически всех расселили — остались считанные домики. Одну ее сторону омывает Черное море, а по другую выросли аккуратные одинаковые коттеджи, в которых живут переселенцы.

Дома переселенцев — бежевые двух–, трехэтажные коттеджи с крышами из металлической черепицы красного цвета. Сквозь забор видно незасаженные огороды, неблагоустроенные дворы, на многих окнах не висят даже занавески.

Зато в старых домах жизнь бьет ключом. Дороги перекопаны, снуют рабочие — это жители скинулись и тянут трубы для водоснабжения за свой счет, устав ждать обещанного от властей. Дело в том, что в каждом доме была пробурена скважина, но, когда началась олимпийская стройка, уровень воды сначала упал, а потом поднялся, однако вода была уже соленой и пожгла при поливе огороды. Сейчас говорят, что соль из воды уходит, но от трубопровода жители решили не отказываться. Я подхожу к калитке и, отвлекая от поливки пожилую армянку, спрашиваю, зачем это мужики залезли на крышу и красят шифер в красный цвет.

— В каждый дом пришло предписание, чтобы крыши были красными — чтобы туристы и гости Олимпиады летели на самолете и видели, что все дома аккуратные. Только вот денег на то, чтобы покрасить, никто не выделил, — говорит она.

— А что будет, если вы откажетесь?

— Штраф каждый месяц по 5000 рублей. Уже многим домам пришлось выплатить. Мы вот с сыном в прошлом году нашли красный шифер и перестелили крышу, а он за лето полинял и обесцветился. А у меня нет денег больше — у меня пенсия 8000 рублей.

— А как у переселенцев крышу не пробовали сделать?

— Так она же из металла! А у нас дома у самого моря. Той крыши хватит на 5 лет — и ее коррозия пожрет, а шифер есть шифер. Да и дорого такую крышу делать. Они бы денег дали — так хоть из красного дерева!

— Какое у вас отношение к Олимпиаде?

Армянка посмотрела в сторону главного стадиона и махнула рукой:

— А что Олимпиада? Плохо, что каналы испортили и дренажную систему уничтожили. Соленую–то воду не больно попьешь! Вообще мы тут как в блокадном Ленинграде: дороги раскурочили так, что к нам ничего не ездит, газа нет, хотя Россия его всему миру поставляет, канализации нет, ладно огород есть. И погоды у нас никогда такой не было: вроде утром тучки собираются, а через несколько часов глядишь: ясно — опять разогнали. Самочувствие сразу ухудшается, а до нас скорая пока еще доедет! И вообще, погоду мы в последнее время научились определять по количеству постовых ДПС. Если стоят — будет ясно. А Олимпиада — нет, не мешает она, пусть будет, если государству нужно.

Бомж–строитель

Поселок Некрасовка вырос там, где раньше росли саженцы у жителей бараков. Сегодня у этих жителей не растет ничего, кроме цветов, в одно–, двух–, трехкомнатных квартирах. И село Веселое в 40 минутах от моря, где теперь они прописаны, радует только своим названием. Без огородов и туристов деньги в семьи приносит только пенсия или зарплата. Существенное сокращение бывшей и нынешней жилплощади потянуло вереницу судебных исков.

Михаил Петрович и дворник Андрей — редкие гуляющие во дворах новостроек. Вопрос про Олимпиаду вызывает лавину слов: "Мы улицами подавали судебные иски. Но когда мы обращались за помощью к юристам, то никто не брался, так и говорили: нет смысла бороться — все дела будут рассматриваться в пользу "Олимпстроя". Так и получалось. Суда еще не было, решение еще не вынесено, а приставы уже приходят выселять, потому что поданный иск не является преградой для изъятия земли. Мы когда на прием к Пахомову записывались, нам его помощник сказал: "Негде жить — мы вам поможем детей в детдома устроить". Михаил Петрович гневно постукивает палкой и продолжает: "А когда меня переселяли, я понял, что живу на третьем этаже, а вы же видите — я с палочкой. Да, у каждого подъезда стоит подъемник, а толку? Он до первого этажа, а лифта нет".

Еще один коренной житель Сочи Николай раньше жил между бетонным заводом и автомобильной дорогой, а сейчас живет в трехкомнатной квартире. Казалось бы — живи и радуйся! Мы приехали с Николаем на то место, где еще недавно был его дом, и стоим на груде шифера.

— Вот здесь у меня пальмы росли, а здесь грецкий орех… Ничего не построили, начали ломать и бросили, зато вот на участке соседей построили торговый комплекс. Это тоже олимпийский объект?

Мимо нас ежеминутно проносятся КамАЗы и прочие грузовики. Пыль стоит такая, что оседает песком на зубах.

— Разве вы не рады, что теперь не дышите всей этой пылью?

— А раньше и не было этого всего, и поймите: для меня главное — земля. Из деревенского жителя я превратился в городского.

Мы проходим в руины, которые раньше назывались домом.

— О! Мне кажется, у меня гости, — все еще на правах хозяина замечает Николай. — Молодые люди, а вы кто и что здесь делаете?

Из темноты развалов к нам выходит бомжеватый мужик на вид лет сорока в уже сильно потертой, но все еще узнаваемой куртке–униформе. Его зовут Сергей. Он рассказывает, что приехал из Приморско–Ахтарска и работал на проекте РЖД "Новый город".

— Проработал 4 месяца, денег нам платили по 1000 рублей в день — на питание. Я ушел. Вот теперь бомжую. Месяца два уже вот так — где придется, но надеюсь, что это скоро закончится. Мне на днях мужики сказали, что можно устроиться в компанию "Мостовик".

— Ну, если не устроишься, то приходи ко мне работать — мне на даче огород нужно перекопать, а у меня радикулит, — приглашает Николай.

Мы покидаем дом и, напоследок обходя участок, я вижу стенд, из планов на котором понятно, что дом Николая — это будущая стройка того самого "Мостовика".

Энтузиасты

Всех строителей, с которыми мне довелось пообщаться, можно разделить на несколько групп. Первые — бывалые, которые годами трудятся под крылом проверенных субподрядчиков и уверены, что их не кинут.

Вторая группа — новички. Они работают считанные дни, еще полны энтузиазма, и от этих ребят действительно можно услышать, что их работа — "вклад в стройку века".

Третья группа — те, кто энтузиазма давно лишился: это так называемые кинутые, те, кто приехал с уверенностью, что олимпийская стройка — это серьезно и масштабно, но с работодателем не повезло, и денег они не увидели. Именно на эту категорию больше всего жалуются местные жители. Рассказывают, что до олимпийской стройки краж было мало, дворы стояли открытыми, а теперь — повально пропадает все, что не приколочено.

Я пообщалась с одним из таких кинутых. Геннадий родом из Курска, работал в Сочи 5 месяцев, даже трудоустроен был официально, но денег, кроме как на еду, так и не получил. Пока мы разговаривали, ему позвонила жена, сообщив, что приходили судебные приставы с угрозой выселить из квартиры за неуплату кредита. Геннадий подал иск в суд и пробует устроиться к другому субподрядчику, поскольку денег на билет до Курска у него нет.

Наконец, последняя ярко выраженная группа работников — выходцы из республик Кавказа. Говорят, что у них не бывает проблем с выплатами. Проходя по одной из улиц, которая ведет к "Шайбе", я захотела узнать, как она называется, и в ответ услышала: "Западная Дагестань".

Рыбаки и рыбки

Как место водопоя, объединяет, уравнивает и примиряет местных жителей и строителей рыбалка. Старый бетонный полуразваленный пирс — это отдушина выходного дня. На несколько часов повернувшись спиной к строящейся главной арене, мужики все–таки говорят о НЕЙ. Об Олимпиаде.

— Как вы строите! Говорят, в Имеретинской впадине хотели строить еще в Советское время. Но когда на доклад к Сталину пришли, то так и сказали: лучше сразу расстрелять, но строить там невозможно. А достроить успеете?

— Мы свою работу выполним и уедем еще до официальной сдачи, но думаю, что к часу Х закупят из Китая зелени и прочей декорации и все будет красиво.

— Вот говорят, что денег нет на Олимпиаду. А нас тут организованной группой возили на соревнования, мне понравилось, и я подхожу к администраторам и спрашиваю: а как можно попасть на другие соревнования вне организованной группы? Я и билет купить готов, и друзей позову. А мне отвечают: никак. Вот разрешили бы местным ходить смотреть — так бы и в кубышечку на строительство прибавилось, и, глядишь, имидж поднялся бы у Олимпиады. А то совсем "Зимняя! Жаркая! Не наша!".

Р.S.

Рыбалка затягивается до ночи. Я иду до Мирного пешком по пляжу вокруг погрузившегося во тьму "Фишта", магнетически сияющего голубизной "Айсберга", переливающейся, как купол цирка, "Шайбы". Выходной день, но на берегу нет ни одного отдыхающего курортника — одни строители. Решаю у них уточнить направление:

— Ребят, а Мирный далеко?

— Мирный? В Якутии! — раздается из темноты.

"dp.ru Деловые новости"