— Андрей Павлович, почему некоторые ваши коллеги так боятся «голландской болезни»? Почему, по их мнению, наличие высокого удельного веса сырьевого сектора изначально определило печальную участь российской экономики? Россия, дескать, обречена на вечное научно-техническое отставание, никогда не станет цивилизованной, ей суждены всяческие неурядицы… С чего они это взяли?

— На самом деле «болезнь» эта возникает там, где проводится неправильная экономическая политика, где государство не реагирует на назревшие закономерности, тенденции, факторы, не работает с ними. Понятное дело: если болезнь не лечить, то она разовьётся. Но этого может и не произойти, и дела пойдут на поправку, если заняться лечением с помощью определённых методов. Допустим, при помощи налоговых льгот, бюджетных инвестиций можно стимулировать развитие отраслей, которые подвергаются ущербу.

Но в начале всё же выясним, что такое «голландская болезнь». Если этот общественный фактор сродни природному, тогда нам действительно придётся худо… Но спешу вас успокоить. На самом деле это произведение рук человеческих. Точнее, продукт ангажированного сознания.

Данный термин возник в своё время в Голландии, в 1970-е годы, когда там открыли месторождение газа. Эта страна стала его экспортёром, национальная валюта — гульден — начала укрепляться. В экономике возник перекос: капитал устремился в новый сектор, зарплата в нём возросла, а вот обрабатывающая промышленность стала «загибаться». Издержки в ней и других секторах выросли и перестали быть конкурентоспособными на мировом рынке.

— Но откуда возник рост издержек в этих секторах?

— Дело в том, что с укреплением, то есть удорожанием, национальной валюты всё в стране становится дороже. Экспортный сектор пока ещё выдерживает такие нагрузки, другие же сектора, работающие на внутренний рынок, — уже нет. Им становится выгоднее завозить продукцию из стран, где дешёвая валюта. Эти процессы и пошли в Голландии. Их тогда связали с сырьевым фактором.

Однако с тех пор появилось много исследований процессов в мировой торговле, экономической интеграции стран и сложившемся мировом разделении труда. И теперь «голландскую болезнь» можно рассматривать уже в качестве частного случая ситуации, широко трактуемой как эффект «Балассы—Самуэльсона». В рамках этого эффекта, открытого венгерским и американским экономистами, укрепление валюты объясняется ростом производительности в торгуемом (то есть открытом для международной конкуренции) секторе экономики — tradable.

Вовсе не обязательно этот сектор является сырьевым. Конкурентный (торгуемый) сектор может развиться в результате технологических достижений, если в данной отрасли произошло резкое увеличение производительности труда и повысилась конкурентоспособность товаров на мировом рынке. Определяющую роль способен сыграть даже конъюнктурный рост цен на те компоненты, которые производятся в данном государстве в рамках международного разделения труда. Допустим, что какая-то страна специализируется на выпуске определённого продукта и резко увеличивает его поставки на мировой рынок. В этом секторе начинает расти зарплата; в народном хозяйстве в связи с изменением структуры внешней торговли наблюдаются уже названные перемены.

Так что возникновение таких секторов возможно в любой отрасли. В Юго-Восточной Азии сырья нет вообще, но рывок тамошних «тигров» обеспечило производство электроники, одежды, товаров ширпотреба. Конкурентными преимуществами могут оказаться географическое положение страны, привлекательные транспортные артерии. Бывают климатические преимущества — некоторые страны специализируются на предоставлении курортно-туристических услуг…

Вырвавшийся вперёд торгуемый (экспортный) сектор увлекает за собой сервисный сектор, в котором тоже повышается зарплата, растут цены; всё это влияет на курс валюты. Получается, что любое конкурентное преимущество страны при выходе на мировой рынок (будь то производительность труда, трудовые издержки, наличие сырьевых ресурсов, география, климат) вызывает одинаковый эффект по «Балассе—Самуэльсону». Так что кроме «ресурсного проклятья» мы легко найдём «курортное проклятье», «транспортное проклятье» или — что совсем смешно — «проклятье высокой производительности» и «проклятье дешёвой рабочей силы».

Необходимо говорить о наборе определённых закономерностей, тенденций и специальных факторов, которые возникают в связи с интеграцией страны в мировую экономику. Если они приобретают негативный характер, то их необходимо нейтрализовать с помощью инструментов налогово-бюджетной и кредитной политики. Если же негатив продолжает преобладать, значит, эти инструменты не задействованы и вместо них применяются другие.

Нам следовало бы идти по пути Китая, который конвертировал юань не до конца. Однако Россию усиленно толкали — как внешние, так и внутренние «доброжелатели» — к полной конвертации рубля (открытому счёту движения капиталов). В результате мы получили полностью нефтезависимую валюту. Рост курса рубля стал коррелироваться с ростом доходов от реализации нефти на все 100%! Растёт нефть — укрепляется рубль. Он может укрепляться даже быстрее. Но сама нефть здесь ни при чём. Всё дело в неправильной политике, или, скажем так, рукотворной деятельности бывших денежных властей — министра финансов Кудрина и руководства Центробанка во главе с его тогдашним председателем Сергеем Игнатьевым. Мне кажется, что она проводилась умышленно.

— С какой целью?

— Чтобы международные спекулянты извлекали прибыль из российской экономики.

— Каким образом?

— Если у вас стабильный курс рубля и вы его не корректируете в соответствии с критериями конкурентоспособности, разрешаете любые операции с капитальным счётом, то большего спекулянтам и не надо. Они видят, что нефть дорожает, покупают рубли, на них приобретают российские акции, которые выросли в цене. Потом их быстро продают по выгод-ному курсу, меняют рубли на доллары и вывозят из страны.

Национальным производителям трудно работать на внутренний рынок в таких условиях, когда внутренние издержки растут. Поэтому эти отрасли надрываются, но растёт импорт. Зато международным спекулянтам — благодать. Вкладываешь миллион долларов, меняешь по курсу 30, получаешь 30 миллионов рублей. На них покупаешь акции (они вырастают в цене до 50 миллионов рублей). Тогда продаёшь — и если в этот момент курс 25 рублей за доллар, то «на выходе» получаешь уже   2 миллиона долларов.

Откуда взялась эта прибыль? Из нашей российской экономики. Западные коммерсанты высосали из неё соки и перевели деньги к себе. Такой стандартный механизм обкрадывания развивающихся стран применялся в Юго-Восточной Азии и Латинской Америке.

— И тем не менее заместитель министра финансов Алексей Моисеев, доказывая наличие в ограниченной форме «голландской болезни» в российской экономике, заметил: «Если бы не ответственная (! — А.М.) денежно-кредитная и бюджетная политика, ситуация была бы гораздо хуже». Вы говорите чуть ли не о злом умысле, а они о себе вот какого высокого мнения!

— Конечно, политика эта очень ответственна с точки зрения обслуживания международных спекулянтов. Тех, кто якобы вложил деньги в российскую экономику, а потом вывез их вместе с «маржой», размер которой соотносим с «инвестициями». На самом деле именно пассивность нашей денежно-кредитной политики, подчинённость её интересам глобальных махинаторов и приводят к тому, что возникает, по мнению либералов, «ресурсное проклятье» или «голландская болезнь». Если бы в экономике проводилась активная денежно-кредитная политика, международные спекулянты назвали бы её «безответственной», поскольку не знали бы, какой будет курс рубля, не могли бы проделывать финансовые аферы, «надувать пузыри» и выводить из страны прибыль. Тогда они бы очень расстроились. Кстати, в Китае у них нет такого раздолья, как в России — делай, что хочешь. Хотя и там они пытаются обходить препятствия и что-то вывезти…

Благодаря росту цен на нефть мы получаем прибыль, но из-за укрепления, «утяжеления» рубля теряем значительно больше. Допустим, в течение года цена на нефть выросла на 10 долларов. Доллар нефти даёт российскому бюджету 70 миллиардов рублей. Итого мы получили 700 миллиардов рублей. Допустим, что в это же время курс рубля вырос на 10 процентов. Поскольку общие бюджетные расходы России около 20 триллионов рублей, такое «укрепление рубля» утяжеляет наши расходы в валюте на 2 триллиона рублей. Итого: получили 700 миллиардов рублей, потеряли 2 триллиона рублей. То есть почти в три раза больше. И к этому привёл рост цен на нефть.

Чтобы избежать этого, нужно использовать контрмеры. Даже Международный валютный фонд допускает контроль некоторых капитальных операций, чтобы предотвращать спекуляции. Мы же в России не делаем того, что предпринимают, скажем, Южная Корея и Бразилия с целью блокировки вывоза капитала. Поэтому потеряли огромные средства из-за спекулятивных операций на фондовом рынке, рынке недвижимости, «отсосе денег», прямом оттоке капитала.

Существует ещё один источник, который не использовали наши денежные власти в начале 2000-х, из-за чего страна понесла финансовые потери. Они не ввели налог на прирост стоимости акций, с помощью которого в США полностью закрыли дефицит бюджета в 1990-е годы. У нас же за 8 лет стоимость акций выросла в 25 раз. То есть кто-то получил баснословные деньги и ничего не заплатил с этого. А, собственно, почему? Если уж вы, господа, дали спекулянтам на откуп финансовую систему, то хотя бы налог с них берите. Делайте так, как поступали в США друзья экс-министра Кудрина и Чубайса министры финансов Рубин и Саммерс. Это принесло бы как минимум 200—300 миллиардов долларов налогов в бюджет.

Но наши адепты экономического либерализма только помогли спекулянтам, которые отсосали всю выручку — нефтяные деньги и сделали так, чтобы они не были инвестированы в Россию. Создали мнимоустойчивую денежную систему, чтобы не мешать ей ни налогами, ни резервированием, ни пресечением спекулятивных операций и создания «пузырей». Ни нейтрализацией негативных эффектов мировой торговли и минимизацией бурного роста импорта, ни нейтрализацией раздувания сервисного сектора. Они не занимались этим принципиально. Вот почему настоящее «ресурсное проклятье» в России заключается не в природных ресурсах, а в либералах. Они сделали всё возможное, чтобы наши природные богатства ничего России не принесли. Но не ресурсы виноваты в этом, а те, кто отправил отечественные деньги за пределы страны.

Центральный банк самоустранился от развития ситуации и сделал вид, что ничего сделать не может. Между тем CША, Евросоюз, Япония внимательно следят за изменением паритета покупательной способности по отношению к другим странам. Они не дают курсу национальной валюты односторонне меняться, сразу же начинают денежную интервенцию. Если же мы начнём делать что-то подобное, нас станут обвинять в том, что мы «добиваемся одностороннего преимущества в торговле».

— Выходит, «сырьевое проклятье» — это не судьба, а некий миф, выступающий как инструмент в идейно-психологической войне?

— «Сырьевое проклятье» — это своего рода сказка, чтобы дурачить граждан нашей страны. Несколько лет назад какие-то подручные госдепартамента США развили теорию «сибирского проклятья» России. Наличие огромной территории, насыщенной природными ресурсами, является, оказывается, «проклятьем» нашей страны. Ну разве не нелепость? Любому здравомыслящему человеку это кажется самоочевидным. Но какое дело этим господам до здравого смысла, если они преследуют вполне конкретные политические цели?

— Избыток сырьевых ресурсов, по мнению некоторых экономистов, «расхолаживает» стремление к интенсификации труда, ускоренному технологическому развитию...

— На самом деле успешное развитие сырьевого сектора не мешает реализации задачи  создания нормальной, здоровой экономики. Такие страны, как США, Канада, Австралия, Норвегия, обладая приличными природными ресурсами, наряду с сырьевым сектором параллельно развивают и другие отрасли. Одно не противоречит другому, если проводится правильная политика, когда выручка от дохода сырьевого сектора направляется в образование, здравоохранение, используется для создания новых технологий и повышения уровня человеческого капитала. В Объединённых Арабских Эмиратах, например, создали туристическую отрасль. То есть инвестировали полученную выручку. И теперь уже нельзя сказать, что экономика этих стран держится только на энергоресурсах.

Да, я согласен: когда искусственно разгоняется экономический рост, то в этот момент надо предпринимать какие-то шаги, скажем, повышать налоги или делать запасы в бюджетные фонды. Если такие шаги не сделаны, значит, налицо допущенные ошибки. Но при чём здесь «голландская болезнь»? Это результат рукотворных действий либеральных министров. Именно они допустили «процикличность бюджетной политики», когда расходы росли в период развития и сокращались при стагнации. Именно они противились вложению средств в инфраструктурные проекты, когда упомянутые средства ещё позволяли это делать.

— Помнится, в то время наиболее избитый довод либеральных экономистов заключался в их нежелании «увеличивать инфляцию»…

— Именно так. Хотя речь шла не просто об инфраструктурных, а о коммерчески окупаемых проектах, в том числе и в сырьевом секторе. Если бы были сделаны соответствующие заделы, то некоторые из этих проектов начали бы уже давать отдачу. Тогда можно было бы инвестировать сотни миллиардов долларов, а сейчас бы они уже возвращались… К сожалению, теперь не те финансовые возможности.

— Диверсификация экономики практически не состоялась, доля сырьевых товаров в российском секторе не сократилась, а даже несколько возросла — и опять всё списывают на «голландскую болезнь»…

— Когда либералы говорят про диверсификацию, то они почему-то подразумевают, что она должна произойти в результате развала сырьевого сектора. Вот их сценарий: сырьевой сектор «загнулся» — его доля в бюджете и ВВП уменьшилась — ура! У нас началась диверсификация.

Естественно, это глупость. Наоборот, я убеждён, что необходимым условием диверсификации станет первоначальное увеличение удельного веса сырьевого сектора в народном хозяйстве. Бюджет должен наполняться во всё большей степени за счёт сырьевых отраслей. А это невозможно, если мы не будем вкладывать в них средства и получать доходы. Иначе не найдём источников для развития других секторов, для того, чтобы обрабатывающая промышленность, машиностроение, сельское хозяйство стали на ноги. Это же абсолютно логично. Только так можно освободить от налогов необходимые нам отрасли на переходный период до их восстановления, создать фундамент для устойчивого развития. Только так можно добиться диверсификации. Если же начнём «доить» эти сектора до того, как они «вырастут», то окончательно их добьём. Вот почему на переходный период сырьевые отрасли должны быть в бюджете основными.

Не побоюсь сказать, что самыми выгодными вложениями в России будут инвестиции в нефть, газ, другие сырьевые отрасли. Причём вкладывать необходимо туда, где в максимальной степени выгодно.

— Некоторые либеральные политологи утверждают: чем больше запасы природных ресурсов, тем меньше шансов, что в стране будет демократический режим. Дескать, такие страны имеют тенденции быть в большей степени тоталитарными, коррумпированными и плохо управляемыми, чем другие. Есть ли здесь прямая связь?

— Прямой связи здесь нет. Она надуманная. История даже в нынешнее время предоставляет огромное количество вариантов взаимодействия природных ресурсов, коррупции и авторитарных режимов.

В Саудовской Аравии, Объединённых Арабских Эмиратах действительно есть природные ресурсы, но при этом нет демократии. Но в то же время демократия может быть полностью коррумпированной. И располагать природными ресурсами. Такие примеры существуют в Африке и Латинской Америке. Если следовать логике приверженцев теории «голландской болезни», то располагающие большими природными ресурсами США, Канада, Австралия и Норвегия должны иметь авторитарные режимы. Но эти страны обладают признаками формальной демократии.

Между коррупцией и авторитарным режимом тоже нет прямой связи, через запятую их писать не надо. Есть много коррумпированных и не авторитарных стран. А есть много стран авторитарных, но не коррумпированных. А бывают режимы и авторитарные, и коррумпированные одновременно.

Так что попытка увязать наличие природных ресурсов с характером и образом политического устройства столь же надуманна, как стремление приписать «голландскую болезнь», «ресурсное проклятье» государствам с большими сырьевыми запасами. Действительность куда сложнее — как в политике, так и в экономике. Пора это уже понять либеральным экономистам и политикам, которые по-прежнему мыслят догмами прошедших десятилетий.

По страницам http://kprf.ru