К 130-летию со дня рождения Дмитрия Андреевича Фурманова

В фильме «Мятеж», снятом Семёном Тимошенко по одноимённому роману Дмитрия Фурманова (студия «Совкино», Ленинград, 1928 год), есть кадр: Фурманов и его товарищи, захваченные мятежниками, сидят в тюрьме. Их ожидает расстрел. Жить осталось считанные минуты. Фурманов лихорадочно спешит занести в свою записную книжку последние события. От нажима ломается карандаш. Запись прерывается…

Этот кадр — не вымысел. В архивах Дмитрия Фурманова сохранились та самая записная книжка и страницы, которые своим твёрдым почерком заполнял Дмитрий в ожидании смерти. И в середине страницы, там, где сломался карандаш, идёт прерывистая черта.

Тогда смерть была предотвращена. Фурманов вновь отточил свой карандаш и сумел на материалах собственных записных книжек и походных тетрадей создать романы «Чапаев» и «Мятеж».

«Вихри враждебные…»

Дмитрий Андреевич Фурманов родился в 1891 году, в день, ставший затем легендарным в истории человечества, — 7 ноября. Случилось это в селе Середа Костромской губернии (теперь город Фурманов Ивановской области). Его отец, Андрей Семёнович, происходил из крестьян Ярославской губернии; мать Евдокия Васильевна была дочерью сапожника из Владимира.

«Я своё раннее детство помню в жалких обрывках: годов до восьми. А тут пристрастился читать. И с тех пор читал много, горячим запоем (...). Ученье: городское шестиклассное в Иваново-Вознесенске, там же Торговая школа, потом на Волге, в Кинешме, за три года окончил пятый, шестой, седьмой классы реального», — писал Дмитрий Фурманов в «Автобиографии».

12 (25) мая 1905 года в Иваново-Вознесенске началась всеобщая забастовка ткачей. Руководили ею большевики-революционеры Ф.А. Афанасьев, М.В. Фрунзе, А.С. Бубнов, Н.И. Подвойский и другие. Ученику местного шестиклассного училища Мите Фурманову в то время шёл четырнадцатый год. Вместе с товарищами он пробирался на знаменитые собрания у реки Талки, где заслушивался революционными речами. «Пламенные настроения, при малой политической школе, толкнули быть сначала максималистом, дальше анархистом, и, казалось, новый желанный мир можно было построить при помощи бомб, безвластья, добровольчества всех и во всём», — писал потом Фурманов. Спустя 20 лет воспоминания о тех событиях он запечатлел в публицистических очерках. Забастовку иваново-вознесенских текстильщиков Дмитрий Фурманов блестяще представил в рассказе «Талка». Вот он — капитализм всех времён и народов: «Первые выходили — бакулинские ткачи. Шершавой и шумной толпой выхлестнули они из корпусных коридоров на фабричный двор. (...). У ворот, под стеной, оскалившись злобой, в строгой готовности вздрагивали астраханские казаки. На кучку железных обрезков, стружья, укомканной грязи выскочила хрупкая тощая фигурка рабочего. И вдруг зашуршало по рядам: «Дунаев... Дунаев... Евлампий Дунаев…»

— Товарищи! Мы бросили работу, мы вышли на волю — зачем? Затем, чтобы крикнуть этим псам, — он дёрнул пальцем за каменный корпус, — крикнуть, что дальше так жить и работать нельзя! Верно али нет?

И казалось — подпрыгнул каменный двор от страшного вскрика толпы, а стены медленно, жутко покачнулись.

— Но не будет успеха, товарищи, — покрыл Дунаев утихавшие голоса, — не будет успеха, ежели мы в одиночку. Всем рабочим горькая жизнь одна, вместе с нами пойдут все фабрики, все заодно, — так али нет?

И снова крякнул в мгновенной встряске каменный двор. (...). Дунаеву первому поручил говорить партийный комитет. Комитет заседал накануне в лесу, ночью, — там и решили утром подымать забастовку. Теперь комитет большевиков на площади сомкнулся в центре, где выступал Евлампий, — одного за другим выпускал своих ораторов. Партийные ораторы перемежались рабочими, что стояли ближе: всяк говорил только одно, всяк своим гневом, словно расплавленным свинцом, оплескивал гигантскую дрожащую толпу (...).

— Хлеба, хлеба! Работы и хлеба!

И в острую голодуху, в неисходную нужду большевики вгоняли стальные клинья.

— Товарищи, голод — голодом, нищета — нищетой, надо бороться за надбавку оклада, за восьмичасовой день, но это не всё... Не всё это, товарищи! Выходя на забастовку, обрекая себя на долгие, может быть, страдания, мы заявляем сразу обо всём, что думаем, чего добиваемся, за что боролись и станем бороться до конца: учредительное собрание! Свобода слова! Свобода собраний! Печати!.. Без этого некрепки, недостаточны все наши завоевания, сегодня мы отвоевали, а назавтра отымут вновь... Так ли, товарищи?..

В те исторические дни на Талке совершилось великое дело: каждая фабрика выбрала своих представителей, те представители образовали первый в России Совет рабочих депутатов».

Забастовка иваново-вознесенских ткачей продолжалась 72 дня, затем была кроваво подавлена жандармскими пулями и казацкими шашками. Но во многих городах России стали созываться Советы рабочих депутатов по примеру первого Иваново-Вознесенского Совета.

Власть вынужденно пошла на уступки. В октябре 1905 года царь Николай II подписал «Манифест», в котором утвердил общественные свободы: неприкосновенность личности, свобода слова, собраний, союзов, созыв Государственной Думы с предоставлением ей законодательных прав.

«Кто-то неведомый скажет и расскажет, как над городами российскими, над полями сермяжными выплыл царский дар: «Конституция. Манифест семнадцатого октября».

Вот откуда и пенная радость города, вот почему и в хмурь, и в ветреную непогодь, перекликаясь победными песнями, сомкнулось к клубу людское множество», — пишет Дмитрий Фурманов в рассказе «Как убили отца». Под именем Отца рабочий люд Иваново-Вознесенска почитал старого рабочего-большевика Фёдора Афанасьевича Афанасьева. «У Отца на груди — и у множества — красные ленточки, вшиты в самое сердце».

Но «звонкие побрякушки царских обетов не обманули чуткий слух большевиков» — к митингующим иваново-вознесенским рабочим уже катилось «смутное пятно чёрной сотни». Позади его «вздрагивала казацкая конница».

Фёдор Афанасьев и ещё один участник митинга пошли с черносотенцами на переговоры. Те сбили их на землю и «со зверьим рёвом заплясали над телами. (...). Видно, как поднял окровавленную голову Отец, но его сбили наземь и снова бешено замолотили глухими тупыми ударами».

Товарищи тайно похоронили убитого черносотенцами и казаками Фёдора Афанасьевича Афанасьева. «Голову Отца обернули в красное знамя, оправили чёрный отцовский пиджачок — с него не вытравишь кровавые следы!»

Главный вывод, который делает в этом рассказе Дмитрий Фурманов, заключён в выступлении большевика Михаила Фрунзе: «Не верьте, не верьте, не верьте царю… Это только ловушка. Рабочие должны продолжать борьбу…»

«За власть Советов!»

В 1912 году Дмитрий поступил в Московский университет на историко-филологический факультет (словесное отделение). Жизнь молодого человека в столице была наполнена напряжённой внутренней работой. Мечтая «сделаться писателем», он в то же время приходит к выводу: «Жажда борьбы — самая ценная струна в жизни». Своё мировоззрение тех лет писатель позже определит как «потенциально-революционное».

«Закончил по филологическому факультету в 1915 году, но не успел сдать государственные экзамены — братом милосердия с поездами и летучками Земсоюза гонял на Турецкий фронт, по Кавказу, к Персии, в Сибирь, на Западный фронт под Двинск, на Юго-Западный, на Сарны-Чарторийск. В половине 1916 года приехал в Иваново-Вознесенск и вместе с близким другом по студенчеству, Михаилом Черновым, работал преподавателем на рабочих курсах». (Д. Фурманов «Автобиография»).

Затем «ударила революция 1917 года».

«Незабываемые дни» — так Фурманов назовёт свой очерк о событиях Великого Октября в Иваново-Вознесенске. Он находился тогда в самой гуще событий: «жизнь толкнула работать в Совете рабочих депутатов».

«Мы приходим на митинги, многотысячные митинги ткачей, которые собираются по фабричным дворам. Пролетарская Россия готовится к бою… Готовы ли вы, ткачи?

— Мы всегда готовы…

Иваново-вознесенские железнодорожники (...) неизменно были с рабоче-солдатским Советом, имели в нём своих представителей. Выбивались из сил, чинили паровозы, справляли маршрутные поезда, гнали их за хлебом.

В городе стоял 199-й запасной полк. В нём 11-я, 12-я, 14-я роты, а обучена из них и готова одна лишь 11-я. Ну что же: и одна рота при случае сделает немалое дело.

— Мы надеемся на ваше оружие, товарищи, оно, может быть, скоро понадобится — отстаивать Советскую власть.

— Да здравствуют Советы! — провозгласил кто-то в установившейся на миг тишине. Солдаты были с нами...

25-го (октября. — Л.Я.). на 6 часов вечера назначено заседание Совета. (...). Чуть помню себя: ворвался в зал, оборвал говоривших, — встала мёртвая тишина — и, чётко скандируя слова, бросил в толпу делегатов:

— Товарищи, Временное правительство свергнуто!..

Через мгновение зал стонал. Кричали кому что вздумается: кто проклятия, кто приветствия, жали руки, вскакивали на лавки, а иные зачем-то аплодировали, топали ногами, били палками о скамьи и стены, зычно ревели: «Товарищи!.. товарищи!.. товарищи!..» Кто-то выкликнул:

— «Интернационал»!

И из хаоса вдруг родились, окрепли и помчались звуки священного гимна:

Вставай, проклятьем

заклеймённый,

Весь мир голодных и рабов!..

Мы не только пели — мы видели перед собой, наяву, как поднялись, идут, колышутся рабочие рати на этот смертный последний бой… Да, это поднялись рабочие рати. Рабочие победили. Рабочие взяли власть. Враг разбит — повержена «свора псов и палачей». Как оглянешься назад — дух захватывает от величественного пути, который открыли незабываемые Октябрьские дни».

«Боевые лошади уносили нас…»

Июль 1918 года ознаменовался для Дмитрия Фурманова вступлением в ряды РКП (б). «В этом моём повороте огромную роль сыграл Фрунзе, — писал он в «Автобиографии», — беседы с ним расколотили последние остатки анархических иллюзий».

В начале 1919 года Фурманов с отрядом иваново-вознесенских рабочих отправился на Восточный фронт, где вскоре его назначили комиссаром 25-й стрелковой дивизии, во главе которой стоял легендарный герой Гражданской войны Василий Иванович Чапаев.

Дмитрий Фурманов был коммунистом и бойцом, а стал ещё политработником и публицистом. В годы Гражданской войны он опубликовал свыше ста ярких статей и очерков на страницах партийно-советской и армейской прессы: в газетах «Рабочий край» (Иваново), «Коммуна» (Самара), «Семиреченская правда», «Красное знамя» (Краснодар), «Известия» (Москва). Печатался он и в газете «Правда».

Фурманов много лет вёл дневники — в перерывах между боями, на коне, в тюрьме, захваченный мятежниками, в ожидании расстрела — всюду. Потом из огромных запасов наблюдений активного бойца он отбирал главное и закладывал в основу своих произведений.

На вопрос, что является необходимым для творчества, Дмитрий Фурманов отвечал: «И чтение, и общественная работа — вдумчивая, наблюдательная, ежесекундная, и за всем этим самоорганизованность, умение забывать (на время) ненужное и сосредотачиваться на главном».

В литературу Дмитрий Фурманов пришёл с огневых позиций Гражданской войны. Комиссар, друг и соратник командующего 25-й дивизией Василия Ивановича Чапаева, один из руководителей Чапаевской дивизии, он решил написать книгу об их горячей боевой жизни.

Перечитал свой дневник, записные книжки: богатейший материал, огромные россыпи тем, наблюдений, образов. Он записывал всё — обстановку боя, запечатлевшийся пейзаж, разговор с товарищем, оригинальную деталь.

Из дневника Д. Фурманова: «Всё ли можно писать? Писать надо то, что служит непременно, прямо или косвенно, движению вперёд. Для фарфоровых ваз есть фарфоровое время, а не стальное».

Он листает страницы своего дневника, видит, как росла Чапаевская дивизия, закалялась в боях и становилась дисциплинированной красноармейской частью.

И всё же ему кажутся недостаточными его записи участника и очевидца. Он достаёт комплекты газет, архивные материалы: хочет ясно представить себе всю эпоху в целом, чтобы не ошибиться и не измельчить темы. Он готовится к своей книге, как к решительному сражению: «Встаю — думаю про Чапаева, ложусь — всё о нём же, сижу, хожу, лежу, — каждую минуту, если не занят срочным, другим — только про него, только про него».

Образ главного героя — Василия Ивановича Чапаева — больше всего волнует писателя. Он вспоминает встречи с ним, свои стычки с Чапаевым, примирения и крепкую, волнующую дружбу. Ему хочется вылепить фигуру комдива во всей её яркости. Фурманов стремится дать абсолютно реального человека, показать его главные черты, изобразить своего героя в движении, росте. И в то же время фурмановский Чапаев не лишён романтики, автор допускает художественный вымысел. Именно в сочетании реализма и романтики — сила этого образа.

В 1923 году «Чапаев» вышел в свет. О нём заговорили. Спорили о том, к какому жанру отнести данное произведение. Говорили о недоделках многих картин. Некоторые литературные «гурманы» отказывались считать книгу художественной литературой.

Но читатель сразу же её принял. Это было первое художественное произведение, реально, правдиво и убедительно отобразившее Гражданскую войну. Фурманов сумел передать глубокие процессы, происходившие в армии. Писатель-большевик показал, как шёл сложный процесс роста политической сознательности, как завоёвывалась дисциплина, идейно крепли день ото дня и сама Рабоче-Крестьянская Красная Армия, и её боевое руководство.

Дмитрий Фурманов любил своих героев: он сам был одним из них, знал всё до мельчайших деталей. Именно поэтому он смог рассказать волнующую правду жизни, создать произведение, вошедшее в постоянный боевой арсенал пролетарского художественного слова.

После того как Д. Фурманова отозвали из Чапаевской дивизии, он стал начальником Полит-управления Туркестанского фронта, уполномоченным Реввоенсовета Туркфронта в Семиречье (Средняя Азия). В дни контрреволюционного мятежа в городе Верном (впоследствии — Алма-Ата) Дмитрий Фурманов оказался один перед пятитысячной враждебно настроенной толпой. Благодаря своему мужеству, выдержке и блестящему владению словом он сумел отрезвить заблуждавшуюся часть мятежников, отколоть их от вожаков — врагов Советской власти. Эти события описаны в его книге «Мятеж», выпущенной «Госиздатом» в 1925 году.

На Кубани, вместе с другим героем Гражданской войны Епифаном Иовичем Ковтюхом, Дмитрий Фурманов возглавил десант, высадившийся в тылу войск Врангеля.

С такой исключительно рискованной задачей Ковтюх и Фурманов справились блестяще и обеспечили разгром врангелевских войск на Кубани.

За эту военную операцию, описанную затем в повести «Красный десант», Дмитрий Фурманов был награждён орденом Боевого Красного Знамени. Одноимённый фильм по его роману «Мятеж», как уже отмечалось, снял в 1928 году режиссёр Семён Тимошенко. А вот знаменитая лента «Чапаев», столь любимая советскими мальчишками довоенной поры, вышла на экраны только в 1934-м. Её создали Георгий и Сергей Васильевы по сценарию жены Дмитрия Фурманова Анны. Роль В. И. Чапаева в картине исполнил Борис Бабочкин, роль комиссара Д.А. Фурманова — актёр Борис Блинов.

Иосиф Виссарионович Сталин назвал фильм «Чапаев» образцом и примером для всего советского киноискусства.

«Чапаев» завоевал большое количество отечественных и зарубежных кинематографических наград. Среди них — Первая премия «Серебряный кубок» 1-го Московского международного кинофестиваля, Гран-при Всемирной парижской выставки 1937 года и бронзовая медаль, полученная на кинофестивале в Венеции в 1946 году. Картина включена в список 100 лучших фильмов мирового кино.

Но ничего этого Дмитрий Андреевич Фурманов уже не увидел — он умер 15 марта 1926 года. Заболел ангиной, пустяковой, на его взгляд, болезнью. С высокой температурой продолжал выступать на писательских собраниях. Ангина вызвала заражение крови...

«Золотой человек умер, — с глубокой болью отозвалась на уход Дмитрия Анна Ильинична Ульянова-Елизарова, сестра Владимира Ильича Ленина. — Вот ведь как случается в жизни: молодой, полный сил человек, прошёл невредимым через сорок смертей, а погиб от болезни, на которую сначала и внимания не обратил».

Дмитрий Фурманов ушёл из жизни в 34 года, не успев написать о своём друге и соратнике Михаиле Фрунзе так, как написал о комдиве Василии Чапаеве.

Все другие приказы Советской власти, которые он получил в своей короткой жизни, комиссар Фурманов выполнил с честью.